Жулдуз Рушанова: «Работа накладывает свои отпечатки»

«Служба опасна и трудна» – фраза, которая подходит людям, рискующим на работе своими жизнями. Часто ее применяют к пожарным. Однако рабочие моменты – это половина успеха, есть еще физическое и эмоциональное состояние. С какими психологическими проблемами приходится сталкиваться павлодарским огнеборцам, корреспонденту @Obozrenie.kz рассказала психолог. 

Работа психолога ДЧС заключается в оказании экстренной психологической помощи гражданскому населению в случаях ЧС и ЧП. Например, ситуация в Экибастузе, когда люди нуждались в какой-то поддержке, – психологи ездили и помогали им.

Выезжать на каждый случай нет физической возможности, поэтому ездят только на серьезные.

Ещё больше интересного о работе спасателей – в интервью с специалистом-психологом по работе с личным составом и по работе с гражданским населением ДЧС Павлодарской области Жулдуз Рушановой.

– Какую психологическую помощь и кому вы оказывали во время режима ЧС в Экибастузе?

– Оказывали помощь гражданскому населению. Людям, которые оказались в этой ситуации. Своим сотрудникам тоже оказывали, но уже когда они вернулись. То есть мы работали в сложившихся условиях, а после возвращения на месте отрабатывали эту ситуацию. Также мы действовали во время январских событий, когда наши сотрудники были в экстренных ситуациях. На всю нашу силовую структуру оказывали давление, кого-то закидали камнями, кто-то получил травму. Наши сотрудники были в том же кольце и подвергались такому же давлению, насилию. Соответственно, им оказывали психологическую помощь, они приходили ко мне на беседу, на тренинги, на индивидуальные и групповые занятия.

– Расскажите, какие занятия вы проводите с сотрудниками и как работаете с гражданами?

– В основном тогда у нас проходили дебрифинги, когда каждый сотрудник, участвующий в этой ситуации, рассказывал, что и как он испытал, как он сейчас себя чувствует. Есть сотрудники, которые психически устойчивы. Они в принципе воспринимают это как работу, как службу. Допустим, когда в пожаре погибает маленький ребёнок, они спокойно говорят об этом. Но бывает, мне звонит начальник и говорит: погиб ребёнок на пожаре, и сотрудник после этого замкнулся, я за него боюсь. Я не говорю, что у всех так, но бывает, что человек только пришел на работу, и у него шок – ведь дома тоже есть дети, и тут ребёнок погибает, и для него это в первый раз. Еще есть утопленники, тоже и дети, и взрослые. Это очень тяжело для сотрудников. Все равно хочешь – не хочешь, они эмоционально изнашиваются, и поэтому в совсем тяжелых ситуациях я участвую вместе с ними. Бывает, присутствую на опознании тела, все время нахожусь с людьми, самими сотрудниками, с гражданским населением.

В прошлом году на пляже утонул молодой человек из Китайской республики, который здесь находился на учёбе. Приехали его родственники из Китая, мы не могли несколько дней найти его тело. Я сопровождала их. Это в любом случае морально тяжело, каким бы ты специалистом ни был, потому что они потеряли ребёнка, у меня тоже есть такие же взрослые дети. Работа все равно накладывает свой отпечаток. Поэтому, когда обходится без жертв, – это радость, что сотрудники сделали свою работу и все обошлось.

Два раза в год мы проводим обследование личного состава. Все занятия запланированы, проводим тестирование на суицидальную наклонность. Может, у кого-то все нормально, но в какой-то момент дома происходят какие-то проблемы, какие-то конфликтные ситуации на работе, с сотрудником или начальником.

Чаще всего проблемы решаются благополучно. Не было случаев, чтобы я приходила к начальнику и говорила: есть суицидально опасный сотрудник, и я боюсь, что он может что-то с собой сделать. Несмотря на то, что у нас работают почти 1000 человек, мы таких вещей практически не выявляли. Есть то, что вызывает небольшую тревогу, но эти моменты сразу отрабатываем с начальником конкретного пожарного поста или пожарной части. Многих веду по телефону, потому что основная масса находится в районах. В основном ребята очень уверенные в себе, то есть комплексов, истерик и конфликтных ситуаций нет.

– Плановые тренинги проводите на определённые темы? Сколько человек в них участвуют?

– Плановые проводим дважды в год, сразу после тестирования. В основном набирается около 30 сотрудников – это два караула, мы ловим сразу в пожарных частях. Если мы здесь, в департаменте, то собираем человек 15-20, берём только молодых, тех, кто состоит в группе наблюдений. Также наблюдают и за старослужащими.

– Сотрудников для тренинга разделяют по субординации или по сроку службы?

– Мы собираем вместе молодёжь, которая 2-3 года работает, и тех, кто только пришёл, они примерно одного возраста. Во время тренинга использую несколько упражнений на снятие психологического напряжения. Играем, чтобы они посмеялись, чтобы напрягли память. Есть упражнения, допустим, запомни имя рядом стоящего. Кроме имени, он ещё должен что-то про него сказать. Например, Сергей – сердечный. Потом, когда проходит весь круг, каждый должен вспомнить то, что говорил предыдущий участник. Есть упражнение: покидать снежки. Мы делаем снежки из бумаги, и неважно, сколько участникам лет, 20 или 40, они играют, как дети. Я потом их долго не могу успокоить. Это у меня обычно последнее или предпоследнее занятие. Моя задача – если у них что-то случилось, чтобы ничего не осталось после дебрифинга и тренингов. 

– С руководящим составом тоже проводите тренинги или общаетесь индивидуально?

– Руководящий состав, конечно, гораздо сложнее завести к себе. В основном с ними провожу тесты, с каждым индивидуально беседую, потому что очень часто накапливается ряд вопросов по сотрудникам. Начальникам из новых сотрудников нужно, как правило, чуть больше времени, чтобы познакомиться с коллективом, узнать каждого. Начальник должен немного поработать, должен сделать так, чтобы ему сотрудники доверились, а на это требуется время, как минимум полгода. За месяц у них могут возникать разные ситуации, и это нормально, потому что это мужской коллектив, и противоречий в нём не избежать.

– Сколько подобных занятий вы проводите в год?

– Почти еженедельно, но опять же, не с одними и теми же. Я работаю одна, выезжаю в разные части. Сейчас начался период, когда я должна выезжать в районы и тоже проводить с ними тестирование. Раз в год проводится исследование морально-психологического климата, то есть как сотрудники реагируют на начальника, на его стиль руководства и вообще на взаимоотношения в коллективе.

– Чем заканчиваются подобные исследования? Есть промежуточные результаты?

– Сейчас я только собираю данные. Так как нет возможности все время выезжать, я сразу буду проводить тесты на суицидальную склонность, и только потом, к 5 октября, я должна доложить начальнику о проделанной работе. По результатам прошлого года среди всех коллективов у нас было несколько, которые показали удовлетворительный климат. В принципе, 60% довольны своим начальником, его стилем руководства и условиями службы, но есть ещё 40%, которые рассказывают, что могло быть лучше. К примеру, зарплата им кажется все ещё маленькой, или что в пожарной части есть душ, но нет горячей воды. Такие вещи, которые начальник, может, в принципе, сам решить. 

– Как вы оцениваете климат в коллективе? Нет ли дедовщины со стороны тех, кто служит не один десяток лет?

– Вообще нет, не бывает. Такие случаи просто не встречаются. У нас начальники в основном год или несколько лет посидят на своём месте, и их переводят. Все время происходит ротация, особенно в районах. Максимум в одной части начальник служит пять лет.

– Какие сотрудники у вас на особом контроле, кто попадает в зону риска?

– Есть сотрудники, у которых нет детей, которые до сих пор не женаты или развелись. Все они находятся в группе наблюдения. Те, кто переживает личные семейные драмы, склонны вступать в конфликты, и есть риск, что что-нибудь с собой сделают. Раньше были сотрудники, которые делали ставки, но сейчас таких нет. Они были пенсионного возраста, максимально дали им отработать, и они нормально ушли на пенсию. Есть те, кто берет много кредитов, такие есть везде, но наше дело – держать руку на пульсе. Большая часть в этой группе – молодёжь, которая только приходит и, видя зарплату, не знает, как ее тратить. 

– Сколько всего человек находится в вашей зоне риска?

– Сейчас немного, человек 17. Есть сотрудники, у которых дети-инвалиды, они тоже в этой группе. С ними мы разговариваем и стараемся чаще помогать, поддерживать.

– Есть ли те, кто употребляет алкоголь и имеет другие вредные привычки, влияющие на работу?

– Как и в любых структурах, у нас есть сотрудники, подрывающие авторитет ведомства. К сожалению, за последний месяц было два таких случая. Один старослужащий, который через год должен был уйти на пенсию, оказался в нетрезвом состоянии в машине. Может, просто сидел в машине, но факт зафиксирован, его поймали и доказали вину. После этого мы его уволили по отрицательным мотивам. Второй – молодой, года три только работал. Мы много от него ждали, думали, что он вырастет, и все будет нормально. Он пришел на работу пьяным, это заактировали. У нас с этим очень строго, согласно закону это считается очень грубым нарушением.

– Бывают случаи, когда пожарные получают травмы или погибают на работе. Как вы действуете в таких случаях?

– Наши люди постоянно обучаются и придерживаются техники безопасности, но несмотря на это, бывают случаи гибели или травм. Два года назад был случай – сотрудник погиб на пожаре. Лично выезжала к его родственникам. Вообще, парень собирался покидать нашу структуру. Как рассказала его мама, он хотел переводиться в другое место, хотя по бумагам ничего такого не было. Видимо, он им пообещал, что уйдёт, но не ушёл. Наши сотрудники понимают, насколько сложна и опасна работа. Они заступают на смену сутки через трое. За это время может случиться что угодно. И каждый раз я понимаю людей, которые отправляют своего сына или мужа на работу, потому что он может не вернуться. Я всех их уважаю, потому что они в основном служат не из-за зарплаты. Им нравится эта работа, они её любят, поэтому я считаю, что они патриоты. Ты не сможешь на одном энтузиазме заходить в огонь, спасать людей, вытаскивать баллоны, которые могут взорваться в руках.

– Помимо плановых встреч, к вам обращаются за личными консультациями. Как часто и кто обращается больше – молодые или взрослые?

– Одинаково – и молодые, и взрослые. Взрослые, которым несколько лет осталось до пенсии, могут обидеться на какое-то поведение младшего поколения. Приходят и мне высказывают, что мы не работаем с молодёжью. В принципе, каждый начальник за своего сотрудника всегда встанет горой, всегда защищает, мне нравится, что у нас никто не даёт своего в обиду. Из молодёжи проходят те, которые немного разочаровались, которым не хватает зарплаты, могут прийти просто поболтать. Я чувствую, что им нужно поговорить, выплеснуть эмоции. Есть неженатые мальчишки, они могут прийти и посмеяться, пожаловаться на девушек и так далее. К молодежи стараюсь найти другой подход, потому что моё поколение другой закалки.

– Обращаются ли к вам с травматичными проблемами? Например, после приезда с вызова, где погибли люди?

– Обращаются, только по указаниям руководителя. Обязательно из одного караула, из 14 человек, с одним-двумя происходят такие ситуации. В том году у нас умер сотрудник от онкологии. Он до последнего работал, потом резко узнал о болезни и быстро сгорел от рака. Все были в шоке, с его коллегами отрабатывали эту ситуацию.

– Как вы действуете в таких случаях?

– Всегда их вызываю на беседу. Все меня уже знают, готовы откровенничать и делиться подробностями. Последний сложный случай произошел на Усолке. Сгорел дом, там спасли двух старших детей, а младший остался. Ему было всего два года. По словам детей, малыш якобы сам зажёг эту дорожку, на которой находился. Пожарные пошли наверх, они сказали, ребёнок там – это было двухэтажное здание. На самом деле он остался внизу, где был очаг. После сотрудник говорил, что чувствует себя виноватым, что нужно было начать снизу разведку. Моей задачей было, чтобы он не брал на себя эту вину. Мы поговорили, я дала порисовать, высказаться на бумаге, чтобы он как-то вытащил тревогу. Потом дала обычный шарик. Есть такая методика, когда мы заставляем сотрудников всю тревогу загонять в этот шар и дуть в него, пока не лопнет. Цель упражнения в том, чтобы вся его тревога, все его страхи, все его переживания ушли через этот шар. 

– Помимо чувства вины, с какими психологическими травмами приходиться сталкиваться пожарным?

– С психотравмирующими эмоциональными шоками, которые были в январе. Долго они не могли после январских событий отойти. Нашу машину закидали камнями, пытались даже шланг вытащить, сотрудники на себе испытали агрессию. Они были в шоке, потому что знали, что сделали в других городах с их коллегами. Пожарные участвовали в первый день, они всегда участвуют, когда идет окольцовка, вместе со «скорой» и полицией. В нашей машине разбили стекло, зеркало, пытались что-то вытащить, увечий никому не нанесли. У них был приказ сидеть в машине.

Еще сотрудники сталкиваются со стрессом, который может перерасти в депрессию. Депрессия – это уже болезнь, которая лечится не психологом, а в психиатрии. У нас таких случаев не было. Когда человек в депрессии, он не всегда, можно сказать, адекватный. Поэтому важно, чтобы начальник караула видел, что все готовы работать.

– Но ведь депрессию распознать не просто?

– Эта задача руководителя, каждый видит и знает признаки. К примеру, человек уходит в себя, теряет аппетит, перестаёт разговаривать с людьми, неряшливо выглядит, не стирает свою форму. Это сразу видно, поэтому нужно отслеживать, ведь завтра может произойти ЧП, и обвинят начальника, что он не досмотрел за личным составом.

– Зная обо всём, что приходится переживать пожарным, выезжая на опознания и места происшествия, удается ли вам оставлять весь стресс на работе, или же вы пропускаете профессию через себя?

– Нас этому учат – не принимать близко к сердцу. Иначе мы просто не выдержим. Но я, к сожалению, пропускаю через себя, потому что у меня тоже есть дети и родственники. Стараюсь и надеюсь, что моего сердца хватит на всё. Да, у меня есть болезнь сердца, возможно, на фоне работы, потому что я пытаюсь всем сразу помочь. Надо распределять, наверное, силы и свои возможности.

– Какие моменты вас больше всего огорчают в работе, а какие радуют?

– Огорчения практически нет. Минусы, что я все равно максимально не успеваю за бумажными и компьютерными делами. Хорошего много, все сотрудники, которым пригодилась моя помощь, на какой-нибудь праздник обязательно мне позвонят и поздравят, всегда поздороваются, если встретят на улице, спросят, как дела. И я понимаю, что кто-то благодарен мне, даже если немного людей, но они есть. Моя работа заключается в том, чтобы не ругать и вредить, а максимально помогать людям.

Фото: Станислав Манаков